Полный текст

Небо нависает неохватным куполом черного отблескивающего шелка с проколотыми там и здесь искрящимися колючками звезд. Слегка голубоватым неоновым светом сияет полная луна. Ее лучи ложатся фосфоресцирующими пятнами на шершавый мох между огромными бровастыми кряжистыми кедрами. В черной саже теней невозможно различить даже пальцы вытянутой руки: усиленная небесная иллюминация – не помощник. Когда из ближайшего распадка сквозит холодным, сразу пронизывающим до костей ветерком, крылатые темные призраки высоченных папоротников колышут листьями-опахалами у подножья скалы.
Женский силуэт в длинной, до пят, белой рубахе то, пропадая среди теней, то, вновь возникая совсем не в том месте, где можно было бы ожидать его появления, скрывается за разросшимися разлапистыми темными кустами у самого основания каменной гряды.
Проходит несколько минут пока, спотыкаясь о камни и всякий раз матерясь про себя, удается добраться до места исчезновения белого привидения. Быстро двигаться мешает постоянная, иногда вспыхивающая до «кровавых мальчиков» боль в лодыжке. На ощупь – серьезное растяжение или перелом. Определить невозможно: наложены две плоские деревянные шины-обкладки, перетянутые широкими кожаными ремнями. Обмотать могла только та – в белом «без причуд». За каким? А нога-то держится – ходить можно!
Голова гудит и кружится. На ней еще и повязка, промокшая в двух местах. Из ран на затылке и на любу начала сочится кровь. Временами накатывает головокружение и тошнота. Явное сотрясение, хотя, не сильное. Поэтому и сознание все же присутствует, как в том анекдоте: «Иванов!.. Иванов!.. Иванов!.. Я! Гражданин начальник!.. То-то!.. Куда ты отсюда, нахрен, денешься!».
Глаза постепенно привыкают к кромешной тьме. Тогда чуть правее в сплошной скале проступают контуры входа, прикрытого кустами и высокой травой. Лаз обозначается красноватыми отсветами, идущими из-под земли. Словно горловина топки (или тоннель… Куда?.. В преисподнюю?.. А, может, к Алисе и Кролику?..).
Там, в пещере, горит факел. Из дыры тянет холодом подземелья.
Чтобы протиснуться в эту щель нужно согнуться в три погибели. Хорошо еще, что не приходится ползти на коленках. Через несколько метров проход расширяется и становится выше – пещеру можно войти уже в полный рост.
В красноватом колеблющемся свете двух факелов, укрепленных в трещинах по сторонам от входа, перед глазами открывается небольшой куполообразный зал без каких-либо особенных примет. Сухая сероватая плотная, как камень, глина под ногами. Черный, весь в острых неровностях потолок и такие же стены. Над горящими факелами можно различить застарелые следы жирной копоти. Значит, пещерой пользуются очень давно и довольно часто. В противоположном конце зала виден проход куда-то в глубь горы.
Сполохи красноватого света от неровно горящих факелов мечутся по стенам, будто кто-то машет широченными рукавами. Очень похоже на скачущих вокруг арлекинов в комеди-дель-арте. Вот только зрителей маловато, и не слышно истерических фальцетов комедиантов.
Второй проход узкий, плечи постоянно трутся о неровные стены. Над головой ощущается уходящее вверх сужающееся пространство. Ход длинный, с изгибом. Вопреки ожиданию, за поворотом не кромешная тьма – выход обозначается едва заметным серебристым светом.
В конце пути по этой узкой щели вдруг с небывалой силой накатывает тошнота, в глазах темнеет. Ватная слабость разливается по всему телу. Приходится остановиться, кое-как, шаркая всеми округлостями тела, развернуться боком и присесть на корточки, чтобы не упасть.
В темноте под закрытыми веками кружатся, вспыхивая, разноцветные точки, между которыми мгновенно возникают такие же разноцветные линии соединений, которые тут же сплетаются в жгуты, похожие на телефонные кабели, которые перекручиваются, создавая калейдоскопические картины вращающихся то вправо, то влево сверкающих радуг.
Когда приступ проходит, и взор проясняется, перед глазами разворачивается куда более фантастическая картина.
Второй зал пещеры значительно выше и шире ничем не примечательного первого. Посреди него в столбе серебристого лунного свечения, падающего откуда-то высоко сверху и похожего на мельчайшую пудру (звездная пыль?), стоит каменная баба. Где-то в полтора человеческих роста, неохватное тело, с округлым, как у беременной, животом, с набухшей отвислой грудью, с толстенными, согнутыми в коленях ногами. И это все, не смотря на свою каменную монументальность, создает впечатление абсолютной невесомости. Будто она – просто сгусток серебристого космического потока. Отшлифованный до зеркального блеска зеленовато-серый камень не отражает, а впитывает лунный свет. Раскосый взгляд ее скуластого азиатского и почему-то мужского лица (на камне явно видна сделанная искусным резцом жиденькая бородка) неотрывно смотрит прямо в душу, гипнотизируя, завораживая, как удав. Кажется, если не тряхнуть головой, не оторваться от этих расширенных каменных зрачков, то тело, живое, трепещущее от холода и периодически накатывающей боли, окаменеет, превратится в ртутную эманацию.
На голове изваяния какой-то головной убор, похожий на корону. Ее полные руки опираются на куполообразный, выпяченный вперед живот. В правой она держит светило (на камне явно прорезаны ресницы лучей). Светящийся круг создан из двух полумесяцев (восходящего и заходящего), а из пустоты посередине взирает на мир недремлющее око. В левой зажат большой сосуд в виде чаши.
Покоится статуя на основании, состоящем из двух круглых с овально закругленными кромками камней. На верхнем вырезаны какие-то иероглифы и большие фигуры, напоминающие созвездия. Только не европейские, а какие-то иные. На нижнем – искусно вырезанный барельеф огромной змеи, пожирающей свой хвост.
Все эти подробности схватываются мгновенно, одним взглядом, навсегда запечатлеваясь в самых сокровенных глубинах памяти. Проходит первый шок, дыхание немного успокаивается, а глаза притягиваются, как магнитом, к довольно глубокой тени между согнутых в коленях и растопыренных слоноподобных ног статуи. И тут голова снова идет кругом, только не от сотрясения мозга об какие-то осколки каких-то разбросанных по ущелью камней, мозг сотрясается еще раз от другого – от фантастической странности увиденного. Там, между ногами вырезана во всех откровенных подробностях, словно на порно открытках, распахнутая в вожделенном призыве пизда, но ниже, из того места, где у идола должна быть промежность, вздымается фаллос в торжествующей, звенящей, как готовая лопнуть струна, эрекции, эрекции, загнутой в собственную йони!

* * *
Способность соображать, оценивать и смотреть возвращается, похоже, спустя продолжительное время. Теперь в этом лунном театре помимо каменной богини появилась еще одна актриса. Она медленно движется в столбе той же лунной ртутной, серебристой пыли, раскладывая разные предметы у ног статуи в центре равностороннего креста, который образован двумя пересекающимися довольно глубокими канавками, прорезанными в искусственно выровненном каменном полу пещерного храма. Она, грациозно присев, так, что под натянувшимся белым полотном тонкой длинной рубахи обозначились округлые нежные линии тела, действует почти автоматически, придерживаясь, видимо, давно ставшего привычным ритуала.
Сначала устанавливает белую свечу в самом центре креста. По правую руку от себя кладет круглое зеркало. Рядом белую пиалу с каким-то кристаллическим веществом. Потом высокий стеклянный кубок с прозрачной жидкостью. По левую руку от себя она располагает длинный узкий кинжал с отблескивающим полированной бронзой лезвием. Рукоятка кинжала украшена большим отполированным камнем, отбрасывающим в лунном свете голубые сполохи. Чуть дальше ставится небольшое белое блюдо с белыми кругляшами, похожими на облатки, какими причащают в католических храмах. Сделав все это, она распрямляется и, двигаясь против часовой стрелки, ставит одну за другой четыре белые свечи в оконечностях креста, начиная с той, которая указывает на север (крест явно сориентирован по направлениям).
Потом она, сомнабулически двигаясь, словно при замедленной съемке, выходит из светового столба. В этот момент ее лицо проступает со всей отчетливостью, будто всплывая на поверхность воды.
Тонкие совершенно спокойные, расслабленные черты. Высокий гладкий белый лоб. Большие глаза с темными провалами расширившихся зрачков. Пунцовые, четко очерченные губы. Белая кожа. Через мгновение она скрывается в сумеречном пространстве где-то слева.
Вновь в глубокой, как омут, тишине, в которой гаснут даже удары колотящегося сердца, остается только столб ртутного фосфоресцирующего света и сгустившееся из его эфирной плоти невообразимое лунное божество.
Присматриваясь внимательнее, видно, что вся композиция: и крест, и разложенные на нем сакральные предметы, и каменный идол, расположенный в центре круглой площадки – все окружено вырезанными в полу канавками, такими же, какие образуют крест. Эти внешние канавки раскручиваются спиралью по всему пространству пола пещерного зала, образуя строгую геометрическую форму лабиринта, имеющего один вход, который служит и выходом.
Как только эти образы, пройдя через сетчатку, оказываются глубоко внутри, проваливаясь вихрем в бесконечные глубины сознания, тут же исчезает пространство и время, все расширяется до размеров Вселенной и сужается до точки посередине.
Нет больше пещеры. Нет больше гор. Есть только «здесь» и «сейчас», залитое лунным сиянием, в котором купаются спираль лабиринта и огромное беременное божество.
У входа в лабиринт вновь возникает «она». Обнаженное тело белеет. Кажется - совсем рядом. Темные густые отблескивающие даже в призрачном ночном свете волосы стекают тяжелой волной по ее плечам и спине. На голове сверкающая золотом корона виде обруча с двумя высокими выгнутыми, как лира, рогами, между которыми укреплен серебряный диск. На шее какое-то темное толстое ожерелье.
Мать твою! Да это же живая змея! Две такие же извиваются в ее широко расставленных руках…
Теперь лучше даже дышать через раз, чтобы не выдать своего присутствия.
Она застывает неподвижно на какое-то время, а потом начинает движение в глубь лабиринта. Не движение, а странный, завораживающий экстатический танец. Волнообразные движения проходят через нее от кончиков пальцев на ногах до макушки головы, нигде не прерывая свой поток. Волны меняют плоскости, распространяясь то горизонтально, то вертикально. Подчиняясь какому-то сложному синкопическому ритму. Мягкие, спиралевидные пассы вдруг переходят в резкие, угловатые движения, похожие на походку охотящегося журавля. Сильно колышутся бедра и грудь. Ноги сгибаются в плотно сомкнутых коленях, которые в следующее мгновение широко раздвигаются в пружинистом скачке. Так танцуют Шакти или Кали на фотографиях из индийских храмов. Руки змеятся, извиваясь. Настоящие змеи ползают по танцующей жрице, согласовывая свои изгибы с ритмом танца, стекая на ноги, не спускаясь на землю, потом, обвиваясь, вновь оказываются на бедрах, животе, шее, руках. Волосы рассыпаются длинными прядями и тоже змеятся. Все происходит в абсолютном безмолвии, наполненном пульсирующей энергией гармонии, красоты, целостности женского воплощения в теле и полного присутствия, включенности в момент.
Дотанцевав до центра лабиринта, она вновь застывает, крестообразно расставив руки и подняв голову так, чтобы видеть лицо богини. Змеи соскальзывают с нее и сворачиваются тремя клубками у подножия изваяния. Сейчас и жрица, и статуя вновь сливаются с потоком лунного света настолько, что невозможно определить, где эфир оплотняется в материю. Вокруг всех тел и предметов переливаются яркие ауры, а пространство храма пульсирует разлитой вокруг энергией.
* * *

Читать все